Вопрос вопросов - ПОЧЕМУ Я ЗДЕСЬ

Когда в 90-х начался массовый исход евреев из России, когда стали уезжать лучшие друзья, я их очень жалела. Я не понимала, как можно отказаться от великой русской культуры, от великого русского языка. Ну ладно - дети, впавшие в иудаизм. Им уже русская культура - звук пустой. Пусть себе едут и обустраиваются на новом месте. А когда старикам потребуется уход, только тогда и можно будет стронуть их с насиженного места. Но самоотверженные старики, наплевав на себя, ехали с детьми, чтобы ухаживать за внуками.

Надо заметить, к тому же, что тогда и в помине не было интернета, а письма шли долго и приходили далеко не все. То-есть, контакт с российским окружением рвался процентов на 90.   И  для себя я такой перспективы не видела вообще.

Впервые об эмиграции я задумалась лет десять назад. Было уже ясно, что жить надо не в России с ее перестройкой. Я решила уехать первой, а потом перетащить к себе и дочь с внуком. Мне дуриком светила эмиграция по еврейской линии. Мать - то была стопроцентной еврейкой. Из двух стран, принимающих евреев, я, естественно, выбрала Германию. Похожий климат, территориально близко, никакой тебе восточной экзотики - европейская страна. Да и угрызений совести по поводу того, что они будут содержать меня, пенсионерку, я не испытывала никаких. Они были виноваты передо мной лично, так так в годы войны истребили в Минске всю мою родню с маминой стороны.

Все шло гладко, пока я для подтверждения своего еврейства не принесла им домовую книгу, где в записи о прописке меня и мамы в 1939 году было написано, что мать моя еврейка. Мне и в голову не пришло пролистать эту книгу до 44-го года, когда после эвакуации мы прописывались в свою квартиру снова. И вот тут-то мама была записана русской. Кто сделал эту запись, с какого бодуна - не известно. Догадайся я пролистать эту книгу до конца, я бы просто выдрала эту страницу без всяких последствий - книга не была прошнурована-пронумерована. Но мне и в голову  не пришло   просмотреть  ее  до  конца. А немецкой консульше пришло. И я перестала быть для них еврейкой. Таскаться по судам, доказывая ошибочность этой записи,  мне было уж совсем неохота, и я похоронила идею об эмиграции.  Если по-честному, то с легкой душой. У меня, ребенка военного времени, на немцев и их лающий язык была  аллергия, если не сказать больше.

Так мы и жили (втроем в московской приватизированной квартире), пока меня в декабра 2007 г. не сбила на переходе машина. Почти насмерть. Когда через 2,5 месяца я была выписана из травматологии полутрупом в весе пера, с неработающей правой рукой и на костылях,  мне   потребовался уход, который дочь моя обеспечить  не могла или не хотела. Отношения обострились до предела. Она попыталась продать свою долю жилья, чтобы купить в Питере новостройку на стадии котлована, но это было чревато потерей ее доли вообще. И опека запретила все операции с ее жильем до достижения мальчиком 18-ти лет.

Совместная жизнь стала невозможна, и дочь уехала в Питер, где ее интернет-приятели нашли ей работу и съемное жилье. Внука видеть она мне не разрешала. За право видеться с мальчиком нам пришлось с ней судиться, и по решению суда я 4 года дважды в месяц моталась в Питер, чтобы увидеться с ребенком при ее непременном присутствии. Почти каждый раз дело не обходилось без взаимных упреков, а то и скандалов. И все это в присутствии мальчика.

4 года я просила Бога разрулить эту невыносимую ситуацию. И в результате она разрулилась именно так, как разрулилась. Не будучи в силах жить на старом месте, где все, и стены, и сам город напоминали о прошлом, я приняла решение просто бросить все, уехать и постараться ВСЕ ЗАБЫТЬ. Заперла квартиру - и уехала.

Фиг бы я смогла это сделать, если бы не не моя еврейская мама и не "Закон о возвращении", провозглашающий право каждого еврея репатриироваться в Государство Израиль.  Конечно, он предназначен не для таких бесполезных государству недобитков, как я, семидесятипятилетняя старуха. Конечно, я просто, что называется, "подсуетилась" и воспользовалась этим формальным правом, не имея на то никаких моральных прав. Мне очень стыдно. И я буду искать посильный выход из этой ситуации.